город. голод. мы курим в туалете, болтая о лете, опускаясь в плие, что сквозит в каждом раненном мной пистолете. ты смываешь, смеясь, с меня чистую грязь и взмываешь синицей в солёное небо, облака-обличители. смотрит вдаль миндалевидный почерк, танцуют гавот полупьяные тени. по склонам тебя грубовато струится нежность. посвёркивал висмут, стремительно падали падежи, слова под ногами сновали. основа любого контакта – такт, повторяю я снова и снова. соскребая душу со дна бутылок, был пылок, но вскоре остыл. твой след простыл, лежит с температурой, и никакая панацея не поможет. и что-то гложет, сожжены мосты, и только ты всему виной. не я, а ты. не понимаю, чем ты был неплох, не сплю врасплох, не предъявляю тебе иск за нарушение любовных обязательств: ненужный риск, да и вообще – пустое.. завралась, сорвалась, собралась было сдаться, но передумала. однородные члены, мускат позывных предложений. неразличимые фигуры речи. подлежащее, подлость, призвук размашистых жестов. размажь наотмашь по асфальту, я не тускнею, я навёрстываю счастье, я так утоляю восторг. алеет в тишине восток, цветёт сирень, текут аллеи. дни заполнены до краёв, сердце работает сверхурочно, я прочно закована в одиночество. тебе эта улыбка не к лицу, развеет ветер сизую пыльцу, вывернет обидой наизнанку. холодного моря волнистая кромка, кричи меня громко, кричи меня так, чтобы пулей в висок. стекает в лопатки черешневый сок, когда ты живой, мне хочется сдохнуть, мне хочется биться о май головой. ты обмакнёшь меня в цианистую боль, но нет, не горячит – горчит давно поблёкшей медуницей. я напоследок промолчу тебе о главном, такие от- и докровения.
городские арабески, обветренные губы циферблатов. сонно плодятся автомобили. солнце и парк, где мы полюбили, где нам должно было повезти. длинные повести без иллюстраций, глаза арктического волка и аллергия на дождь. сердце кануло вниз, и прорезались слёзы, бросило вымершим сгустком на отмель. вымершим, вымерзшим. оголённые нервы, мыльные мышцы. оконные рамы. окольные шрамы. воздух шумел и рукоплескал, плескался в обиженных лёгких, в глазури кондитерской полоскался. поласкался и хватит, одеяло на вате, пусть будут спокойными сны. проворный вор раскидистых объятий, которому всё сходит с рук (сходит с рук леденцовая кожа, я подаю тебе перчатки, резвятся дети на площадке, так широко, рассыпчато смеются). я перебила все чайные ложки.. помнишь ведь? помнишь. не стихи, так, дешёвка. доблесть ли? лесть? мне в дымоход никак не пролезть, трубочист из меня ни к чёрту. и никак не сберечь твою хрупкую речь, что взрывает так редко мою телефонную трубку. нет, я не жалею. ну, может, слегка. эта весна была нелегка. грассирую, пью анальгин и больше с тобой не граничу.
вино вен тяжёлого трудного цвета вино вен топлёный свинец ты смеёшься ты плачешь ты так красива с размазанной по шее моей помадой ты так красива гашёная известь вино твоих вен плавает в ванной вино твоих вен капает на пол вино твоих вен я невиновен
двойной шоколадный сироп, ушла с головой, а вернулась без. виски захлебнулись шотландским виски и, пошатнувшись, упали. расползаются, рушатся декорации, сотрясая застывший воздух. разбрызгав отчаяние по нотам, контрапунктом проникнув внутрь. тянется слов бесконечная стая, ничего не тая, в одночасье растаяв. сливочный ветер щекочет ноздри, в животе незаметно зарделось чувство, ты, кажется, знаешь его название.
таблетки, таблицы, балетки, влюбиться. грог и формулы приведения, разлился атлантикой по ключице, скрестив на груди рукава. сам будто не свой, не твой и не чей-то, герой поколения бархат, сын поэта, промотавший отцовский талант. рисую, тоскую, танцую медленный вальс с выпускным платьем подруги под скрип векового паркета. звенит в кармане твой снежный фальцет, небо сверкает ланцетным блеском, смотри, как вызвездило.
привет, космос! как поживаешь? как погода? у нас, знаешь ли, паршиво, по ночам уходили в минус. а ты уже поздравил солнце? я да. смотри, тебе 46, а ей всего 16. она хорошая, знаешь. очень. мне кажется, мы знакомы уже целую вечность. зимой она светила мне вживую, было ярко и горячо. подари ей что-нибудь, а, космос? ты ведь можешь. у тебя там куча всяких разных штуковин. а вдруг где-нибудь в углу завалялось — такое трогательное и пыльное — ещё одно солнце, мальчик? ты бы поискал. представляешь, вот было бы здорово: подаришь его ей, и они будут светить друг другу всегда, ну, или, скажем, очень-очень долго, без всяких там.. ну, ты понимаешь. поищи, а? было бы здорово. очень. ну, бывай. ещё увидимся!
утро слизывает с щёк бензинные разводы, обрамляет город радужной каймой (кай – мой; ванилином ли, коксом – зачерпнуть ненужное). нужное – жадно вдохнуть. помнишь, как мы танцевали на минах? я целовал тебя по алфавиту, ты так смешно препиналась. часовой нервно стряхивал сон с удалённых миндалин, переходя временами на вой. давно это было. конъюнктивит? конъюнктив? начищенных флейт мотив? знакомая гамма. амальгама не склонна к лести. апрель солгал – не выдался ревнивым, а я слагал поэмки в его честь (вчера я проглотил огниво, прошу учесть). ты опрокидываешь в чай пакетик жизнезаменителя, стираешь пыль с граммофонных пластинок, окна детской вышли во двор, попробуй теперь дозвонись.
сизое небо — развёрнутый угол, шорох двубортных улиц. ты едва ли бередишь (собой) скуку моих равнобедренных будней, привычные ссадины. я едва ли смягчаю стекленеющим смехом холодный воздух, жестяные жесты. беру 'мы' взаймы, отвечаю с горечью, с неохотой. слегка прикусывая слова, не делюсь без остатка на мокрый асфальт.
косыми стежками, стяжёнными формами. почтовыми марками. помарками на страницах ремарка. все дороги ведут в переспальный район, плачут в шкафу голодные скумбрии. смычок выскальзывает из рук, бесшумно падает на пол. брови скисли. роговица ороговела. где-то бродит вино, где-то бродит твоя недалёкая совесть, предвкушая скорую летаргию. я питаюсь грудами писчей бумаги и прочей тяжёлой, нездоровой пищей, накрой меня блюдцем, а то я заветрюсь, и ты никогда меня не полюбишь.
на кухне отчётливо пахнет рвотой, удовлетворённое любопытство, горький строфант. не впечатлилась — впечаталась вымученным поцелуем в болезненно-гладкую стену. заржавела пасмурным штангенциркулем, ранним ранением, красной строкой. не разогнать душевную оскомину, не расплескаться трепетной кляксой по белому, помечтывая о горячем какао.
износ, кровь из носа, изнасилование сердечной мышцы. подожди, не спеши. замедли шаг. замедли съёмку. сегодня день нашей первой весны. март всё так же искрится, всё так же парит в водостоках городским альбатросом. твои манжеты пахнут лакрицей, твои воротнички накрахмалены сахарной пудрой, твои сигареты — самые мягкие из всех, что доводилось курить, будто невольно обнимаешь губами пушистую почку вербы. улыбаешься лакомо, неподдельно, считаешь дни до запуска фонтанов в настежь открытое небо. треплет волосы недолгожданный сквозняк, наспех рифмуя наши запястья (кай ушёл цедить чай сквозь молочные зубы, поскользнувшись взглядом на талом льду г-жи королевы).